Подводная экспедиция в затопленное село

Текст: Василий Биленко
Расположено в журнале «Тиждень» в партнерстве с журналом Мандри
Перевод: Sintia

За 50 лет на местности российской Украины было построено 6 рукотворных морей: Киевское, Каневское, Кременчугское, Днепродзержинское, Днепровское и Каховское. Вместо тысячи деревень, в каких когда-то проживало более миллиона человек, на местности в 6 тысяч восемьсот восемьдесят 6 квадратных км (для сравнения: Черновицкая область — Восемь тысяч девяносто семь кв. км) на данный момент плещутся водохранилища. Под ними — лучшие черноземы, памятники истории и природы, человеческие судьбы…

Воображение рисует село, затопленное водой. Дома, сараи, колодцы… Нет разве что людей на улицах и скота на пастбищах. Вместо их — огромные сомы и щуки плавают меж домами, заглядывая в окна…

На самом деле — никаких домов или других сооружений здесь нет. Все демонтировалось перед затоплением. Но обычное любопытство — что там сейчас под водой — становится для нас движущей силой. Поэтому мы снаряжаем экспедицию и отправляемся в Ржищев (Киевская область), напротив которого когда-то было село Гусинцы, а сейчас над водой от него осталась только церковь.

В Ржищеве нас уже ждали. Катер проседает от амуниции: баллонов с кислородом, свинцовых грузов и другого подводного оборудования. К нам присоединяется Валентина Михайличенко, бывшая жительница села Гусинцы. На данный момент она будет гидом: хотя прошло фактически 40 лет с того времени, как Валентина уехала из села, но она еще отлично помнит, где и что там было.

Но сначала мы едем по рукотворному морю к ее отцу — Николаю Кубраку, который единственный из всего села не уехал на чужбину, а остался в своем доме в Гусинцах — он ??был построен на возвышенности и поэтому не затоплен.

Лодка тяжело пробирается через крутую днепровскую волну. Уже 2-ой день дует сильный ветер, который взбаламутил воду и нагнал низкие дождевые облака.

— Главное, чтобы мы застали деда в форме, — волнуется Николай Спичак, прошедший мэр Ржищева, который сейчас занимается зеленым туризмом. — Николай Афанасьевич — дед крепкий. И сейчас на турнике может несколько раз подтянуться, но уж очень компанейский. К нему часто гости приезжают – и он не может от рюмки отрешиться…

В коллективных переживаниях за состояние деда Николая проходит остальное время дороги.

— Вот на лодках и мы летом ездили в Ржищев, — вспоминает Валентина Николаевна. — Только тогда это были длинные древесные лодки с мотором. На рынок, в школу… В Гусинцах была восьмилетка, я заканчивала школу уже в Ржищеве. А в 20 лет перебралась туда насовсем — Каневское море поглотило родное село.

Села выселяли в принудительном порядке и с особым цинизмом. Выплачивали половину денежной компенсации, чтобы люди где-то находили себе новое жилье. А вторую половину — только тогда, когда своими руками разрушали свой дом, в каком жили праотцы, деды и прадеды, спиливали посаженные ими деревья…

В Гусинцах перед затоплением было примерно Триста 50 дворов, проживало более тысячи жителей. В селе колхоза не было, вместо него — артель. Выращивали лозу, а позднее плели из нее корзины, верейки, стулья, столики, кресла, даже детские колыбели.

— Весной, — снова погружается в воспоминания Валентина Николаевна, — собирали ландыши, складывали в большие «киевские» корзины, переправлялись на лодках в Ржищев, а оттуда на пароходе — в Киев, на рынок — продавать цветы. Поэтому и корзины назывались «киевскими».

Дед Николай встречает лодку на берегу. Тельняшка, голубая рубашка, поверх нее — камуфлированный военный бушлат, на голове — белая морская фуражка с надписью «captan» (хотя правильно по-английски «captain»). Он «в форме» и в хорошем настроении. Было заметно, что к вниманию дед привык, как и привык играть роль экзотического одинокого чудака. Правила игры мы принимаем.

Ого! Рукопожатие у него взаправду крепкое. Было бы отлично иметь такое в 78-летнем возрасте.

— Ну я уже не подтягиваюсь – потому что турник разобрали, — скромничает Николай Афанасьевич. — Но сила еще есть! — подмигивает дед Николай и приглашает во двор.

Длиннющий, грубо сколоченный дощатый стол, покрытый видной китайской целлофановой ??скатертью, «классически» стоит под старым деревом посреди двора. На него расставляют привезенные с «большой земли» блюда: уху, вареную картошку, жареную и копченую рыбу и зелень. И пока Валерий (шофер лодки) разливает суп в тарелки, отец с дочерью проводят нам экскурсию.

— Дом этот построен еще в Одна тысяча восемьсот девяносто 5 году. После войны поменяли соломенную крышу на шиферную, — объясняет Валентина Николаевна.

Дом сделан из дерева, оштукатурен глиной с травкой и побелен. К нему пристроена малая древесная веранда. С веранды попадаешь в сени. Там — лестница на чердак, дверь в чулан и широкие, но низкие двери в комнату.

— Низко они сделаны, чтобы тепло не выходило, а широкие — чтобы скотина могла пройти. Когда скотина только отелилась зимой, ее забирали вместе с теленком в дом, – объясняют хозяева.

Комната оказалась в один момент большой — более 20 метров. Видимо, строили люди состоятельные. Внутри — приятная прохлада. Стены побелены, под потолком — балки и доски, тоже побелены мелом. Есть еще одна, меньшая, комната — сейчас это спальня старика.

На стенах в гостиной — фото, вышитые полотенца и вида. А еще — фото затопленной сельской церкви. На столе — какие-то документы, кремы и фотоальбом. Справка из архива, что в 1967-70 годах в Кубрака Николая Афанасьевича был земельный участок площадью0,15 га(15 соток).

— Дом, кстати, сейчас не наш — перехватывает мой взгляд Валентина Николаевна. — По документам его здесь даже нет — ведь первую половину компенсации забрали, а значит, больше не живем… Ну и села такого уже нет…

Окружающие прибрежные земли интенсивно осваиваются новыми владельцами, которые строят дачные дома и огромные дома, намывают пляжи и слету ограждают их высокими заборами.

А 78-летний дед не может получить документы на собственный дом…

Меж тем, стол готов. Юшка исчезает — только за ушами трещит. А позднее картофель с жареным луком и салом, копченая рыба… На лавке рядом со столом сидит мордастый котяра. Он расслабленно и настойчиво дергает меня за штаны когтистой лапой, требуя рыбы. Получив рыбью голову, неторопливо ест ее под столом.

Обед достигает кульминации — дед Кубрак выносит двухлитровую бутылку желтоватой воды с видной этикеткой «Кубракивка. Водка особая Шестьдесят градусов ». На этикетке — Николай Афанасьевич в форме лесничего.

Все нахваливают домашнюю водку, а дед Николай меняет капитанскую фуражку на зеленую кепку лесничего и становится похожим на себя с этикетки.

— Я еще работаю в лесничестве. 50 лет на одном месте — это вам не просто так, — хвастает дед.

Меж тем нас интересует, где что располагалось в селе до затопления — чтобы погружение не оказалось безрезультатным. За обедом выясняется, что где-то неподалеку было кладбище. Лет 10 назад утонул некоторый миллионер, и его находили водолазы и видели под водой кресты и гробы. Мы стараемся вытрясти из деда Николая подходящую информацию.

— Да, было кладбище. Где-то за Змеиным полуостровом. А знаешь, почему его Змеиный называют? Потому что туда на лодках с чужими девушками, змеями, приезжают, — в один миг меняет тему дед Николай.

Было видно, что он несколько утомлен нашим визитом. Прощаемся, дед Николай стоит по стойке смирно у своей веранды, над которой висит австралийский флаг.

— Австралийцы приезжали и подарили!

Австралийский флаг над домом затопленного села смотрится абсурдно. Но ведь украинская власть деда Николая не признает!

До церкви от Кубракова двора — наименее километра. Мы подплываем к ней и причаливаем к новой кладке-причалу.

— Эту кладку сделал отец Варлаам, священник из Киева, — объясняет Николай Спичак. — Он сейчас занимается церковью и на Пасху здесь проводил службу.

Пока Андрей и Саша готовят снаряжение к погружению, мы осматриваем церковь. Построена она фактически Двести лет назад — в Одна тысяча восемьсот двенадцать году. Из красного кирпича, в стиле украинского барокко. Рядом с церковью — колокольня, но без крыши. Во время войны в нее попал снаряд, а в послевоенные годы средств на ремонт культового сооружения никто, разумеется, не выделял. И церковь, и колокольня расположены на маленьком островке, который лишь на полметра-метр возвышается над водой. Одна из стен церкви практически стоит в днепровской воде.

Мастерство строителей XIX века вызывает удивление и восхищение. Чтобы столько лет пробыть в воде и не разрушиться!

Но от рук наших же людей прадеды-зодчие церковь не уберегли. Ее древесные части разобрали на дрова. Вместо образов и росписей (молвят, фрески, которые здесь были, забрали на границе у контрабандистов) — надписи типа «Лубны. ДМБ-75. Кадыров, Дробатенко, Слизкий». Частота использования аббревиатуры «ДМБ» на стенах храма зашкаливает. Это разъясняется расположенным неподалеку военным полигоном.

А еще, оказывается, некая Светлана в 1996-м так любила Алика, что взобралась на четырехметровую высоту и зафиксировала это на церковной стене. Ее ловкости можно позавидовать. Неуж-то она привезла сюда лестницу?

Ребята уже в полной амуниции, проверяют съемочное оборудование и тихо погружаются в воду. Мы с нетерпением ждем их на клочке суши. Что там на дне? Осталось хоть что-то от звонкого когда-то села Гусинцы, которое пропало под четырехметровым слоем рукотворного Каневского моря летом Одна тысяча девятьсот 70 один года? Вместо ответа — только пузыри на воде от наших аквалангистов.

— Вот там вот, — показывает рукой Валентина Николаевна на маленькой островок камыша в метрах пятидесяти от нас, — стояла наша школа. А левее был клуб, а вон там — спортивная площадка. Весело мы жили. И в футбол играли, и в волейбол… Праздники проводили вместе — все друг друга знали… Однажды весной, когда Днепр разлился, я (будучи еще совсем маленькой) села в корыто и поплыла, будто бы в лодке. Мне подфартило: соседи узрели и выручили.

А вот соседям Валентины Николаевны не подфартило. В Одна тысяча девятьсот 70 один году они из затопленного села Гусинцы переехали в Иванковский район, построив дом около Чернобыля. А через Пятнадцать лет их переселили и оттуда — произошла Чернобыльская катастрофа.

— Мы с бывшими односельчанами периодически приплывают к нашему селу. Остановишься над своей избой, повспоминаешь… Старших уже нет – ушли в мир другой, на данный момент очередь моего поколения бывать на родной земле.

— Ничего не видно, — разочарованно говорит Андрей, только что вынырнувший около кладки. — Прозрачность воды — см 40, не больше. На дне — толстый слой ила, который от наших движений быстро поднимается в воде, делая ее еще более мутной.

Даже если на дне и стоял дом – то мы его не узрели, — таковой вердикт спеца. Не говоря уже о каких-то там малеханьких артефактах.

Все разочарованы. Море не пускает в село.

— Бу-у-ль, пр-р-р, — появляется голова Саши, а позднее и весь он.

— Ничего не видел — только корни кувшинок и вот это, — и он начинает срывать со собственного гидрокостюма четырехсантиметровые темного цвета колючки.

— Это водяной орех, кстати, занесен в Красную книгу Украины. Его на дне много.

Оказывается, водяной орех, или по-народному — водяной репейник — был завезен сюда специально. Ожидалось, что он «перебьет» камыш, а значит, малость очистит воду от зарослей, которые замедляют ток воды и способствуют ее цветению.

Но на практике оказалось, что орех отлично прижился, никого не потеснив в этой экосистеме, и наплодился до таких масштабов, что летом купание на местных пляжах часто завершается тем, что люди ранят себе ноги об острые «орехи».

Наша экспедиция заканчивается. И хотя мы не узрели ожидаемого — не расстраиваемся. После рассказов наших попутчиков кажется, что мы воочию узрели и дома с садами, и школу, и клуб.