Путешествие в Саудовскую Аравию. Самый песок

Одна из самых закрытых стран мира не выдает туристических виз. За 70 два транзитных часа необходимо не только разобраться в том, как устроена жизнь в шариатском государстве, ну и добраться до Мадаин-Салиха — набатейского форпоста, где в отличие от Петры никогда не бывает толп.

Текст: Михаил Казиник

Говорить мы будем о религии. Смущенно разглаживая бороду, человек в малиновой рубашке садится напротив. За сегодняшний день этот разговор будет третьим или даже четвертым, но я не утомился. Главное, держать в голове, что Иисус — это Иса, Моисей — это Муса, архангел Гавриил — это Джебраил, а Ева — это Хава. Адам — это Адам.

Этим утром по 26-километровому мосту Короля Фахда я въехал в Саудовскую Аравию из Бахрейна. На середине моста, перед пограничным переходом, выстроенным на искусственном полуострове, стояла большущая очередь из машин, но для пассажирских автобусов была выделена отдельная линия. Отсюда, с острова, саудовский берег казался совсем близким, и трубы портового Даммама тянулись вдоль горизонта, как забор. «Через 70 два часа вы должны покинуть страну», — произнес офицер на пограничном контроле, хотя на моей визе написано «10 дней». Я пробовал спорить, но офицер несколько раз сканировал штрихкод, и каждый раз компьютер показывал три дня. У Саудовской Аравии нет туристических виз. Не задумываясь, посольство в Москве выдает транзитные на 10 дней, но транзитная виза позволяет находиться в стране только три дня. Это закон, и я уже знаю, что нарушу его.

Человека в малиновой рубашке я видел этим утром на вокзале. Несколько часов назад, улыбаясь, он спешил по платформе с женой и 2-мя детьми, но сюда, в вагон-ресторан, он пришел один. В хвосте поезда дамам и мужчинам с семьями отведен особенный вагон, куда периодически заглядывает официант с тележкой: чипсы, шоколад, орехи и газ-вода.

В подмокшем картонном стакане передо мной остывает чай, а рядом лежит треугольник с тунцом. Несколько минут назад я вожделел приобрести треугольник с курицей, но официант-индус прикрыл ценник рукой. «Остались только треугольники с тунцом»,— произнес он. Слово «треугольники» он произносит с особой тщательностью, и я понимаю — почему. Я забугорный турист, а здесь, в поезде Даммам- Эр-Рияд, забугорных туристов нет.

Поезд движется бесшумно, и в вагоне-ресторане очень тихо. Впереди, в отгороженном углу— там, где заканчиваются столы, — на расстеленных в направлении Мекки коврах молятся мужчины. Чуть покачиваясь, они встают в полный рост, складывают руки сферой, а позднее опускаются на колени и касаются пола лбом. Те, кто уже помолился, пьют чай или просто глядят в окно. Но за окном ничего нет. Только каменистая пустыня — серая с желтым.

Человека в малиновой рубашке зовут Хамид, и по тому, как он неуверенно разглаживает свою бороду, несложно додуматься, о чем мы будем говорить.

«В Саудовской Аравии очень тяжело избежать обсуждений, которые так или по другому не коснутся религии» —эту фразу я прочитал вчера в небольшом путеводителе, выпущенном для тех, кто приезжает в страну работать по договору. Больше половины университетских выпускников в Саудовской Аравии имеют богословское образование, и стране не хватает профессионалов в других областях.

Но забугорные спецы время от времени покидают выстроенные для их поселки. За высокими заборами у их есть все, не считая незаконного алкоголя и церквей. Но для алкоголя существует дипломатическая почта, а расписание подпольных церковных служб можно узнать у филиппинских строителей.

Хамид родом из Ахмадабада в Индии. В Саудовскую Аравию слету после окончания института он приехал четырнадцать лет назад. Поначалу работал в небольшой строительной фирме, позднее устроился инженером в крупную корпорацию. Год учился в Англии, а позднее возвратился в Даммам. Жена, четыре детей. История, начавшаяся с паломничества в Мекку и растянувшаяся на четырнадцать лет.

Хамид продолжительно ведает, как счастлив жить здесь и как это для него принципно — чувствовать себя защищенным от того разврата, который он видел в Индии и Европе. «Мне жаль, — говорит Хамид,— что ты никогда не сможешь почувствовать ту благодать, которую нереально передать словами». Он говорит о Мекке и Медине, но благодать святых городов укрыта от меня харам-чекпойнтами, пересекать которые иноверцам запрещено. «Это несправедливо,— говорит Хамид. — Некоторые из моих друзей в Индии христиане, еще двое — свидетели Иеговы, но для меня они все равно лучшие люди на земле. А среди мусульман, напротив, много тех, кто недостоин находиться в святых местах».

На этом светская часть разговора закончена, и я уже знаю примерную последовательность следующих тем. Этим деньком о чем-то похожем я уже говорил с водителем автобуса, а позднее с таксистом: христианский мир, исламский мир, истинность веры и Мухаммед — такой же пророк, как Иисус, только последний в череде пророков.

У Хамида два высших образования, и неотклонимую после имени пророка фразу «Сала ллаху алайхи ва салам», другими словами «милость ему и благословение» он не забывает вставлять даже тогда, когда говорит на английском. «Мухаммед, пис би апон хим» — непосредственно так как это утверждено исламскими богословами.

Когда через час за окном появляются окраины Эр-Рияда,Хамид надавливает мне руку. «Постарайся найти таксиста-индуса, — говорит он. — Потому что арабы всегда требуют больше. И подумай об истинной вере». «Конечно, — зачем-то говорю я. — Конечно».

В Эр-Рияде я желаю поселиться рядом с Муниципальным музеем, но это тяжело. Европейцы время от времени покидают отведенные им местности, и в нескольких гостиницах подряд мне на всякий случай молвят: «Мест нет». На крючках, за стойкой, висят 10-ки ключей, но я не желаю спорить. Гостиница, где мне в конце концов дают ключ, находится от музея в паре км, и там кисло пахнет сигаретным дымом. Но совсем рядом есть «Манила Плаза», а это полдюжины филиппинских ресторанов и магазины с дешевой азиатской едой. А еще интернет- кафе, в каком каким-то образом отключены саудовские интернет-фильтры, блокирующие темы, касающиеся ислама, политики, прав дам и методов контрацепции.

Это самый центр города, но здесь, в центре, практически нет арабов. В индийских магазинах еду получают филиппинцы, пакистанцы и индонезийцы, а милостыню на улицах требуют нигерийские старухи. Официальная статистика докладывает, что фактически половина населения Саудовской Аравии—неквалифицированная рабочая сила из стран третьего мира, но статистика не учитывает тех, кто остался в стране нелегально, приехав на хадж.

Незадолго до полуночи в дешевеньком филиппинском ресторане я заказываю тайский том-ям, и большущее блюдо мне приносит Ману, обладатель. Его интересует, откуда я, и он продолжительно перебирает все, что ему понятно про Россию: Горбачев, из Рф с любовью, водка, Путин. Но вместо «Путин» он говорит «Пучин».

Позднее по пустым замусоренным тротуарам я возвращаюсь в отель. Уже полночь, и не считая мусорщиков из Бангладеш на улицах никого нет. Необходимо спать, но, придя в номер, я еще продолжительно переключаю телевизионные каналы, пытаясь найти хоть что-то, не считая кубка Азии по футболу, выступлений богословов, ливанской поп-музыки и американского рестлинга.

В Муниципальный музей я прихожу к самому открытию и слету после касс попадаю к большой, выложенной зеркалами нише. Откуда-то из темноты красивый голос читает Коран, а на зеркала, множась и дробясь в отражениях, падает проецируемое видео подвижных и меняющих цвет картин космоса. Какое-то время я не могу понять, что это, а позднее замечаю надпись: «Сотворение Вселенной». Минуту или две я жду, когда в сотке зеркал закончится формирование Земли, а позднее голос на секунду смолкает — и все начинается снова. Суры Корана о сотворении мира иллюстрируют научную теорию Большущего взрыва: под размеренный голос чтеца находящаяся в черной пустоте малая точка взрывается, рождая Вселенную, галактики, звездные туманности, газовые облака, миллионы планет и, естественно, Землю.

Это мой 2-ой день в Саудовской Аравии, и я еще не знаю, что эта зеркальная ниша объясняет все: небоскребы Эр-Рияда и душную бедность огромного Одноэтажного Джизана, узаконенное побиение камнями некорректных жен и сумки из последней коллекции Louis Vuitton в руках затянутых в черные абайи дам, канал, где целый день показывают бои без правил, и канал, где целый день показывают белых, как бумага, лошадей, которых гордые хозяева рядами проводят перед камерой.

Закольцованное двухминутное «Сотворение Вселенной» я смотрю несколько раз, а позднее продолжительно брожу по безлюдным залам, пока не натыкаюсь на англоязычную шкалу принципиальных дат человеческой истории. Рождение Иисуса и рождение Му

хаммеда отмечены на ней особыми точками, и после имени Иисуса, как и после имени Мухаммеда, через запятую написано: PBUH. Я продолжительно смотрю на эти буквы и вдруг понимаю, что это и есть «Писбиапон хим», только в виде одобренной исламскими богословами аббревиатуры. Иисус — такой же пророк, как Мухаммед, только в череде пророков Мухаммед — последний.

Когда я выхожу из музея, уже полдень. Я еще не знаю, что буду делать сейчас, но я точно знаю, что этот вечер я проведу на девяносто девятом этаже небоскреба Бурдж-аль-Мамляка —там, где на высоте трехсот метров меж 2-мя шпилями перекинут стеклянный мост. В Саудовской Аравии существует не так много мест, где мужчины и дамы могут быть вместе. В стране, где запрещены кинотеатры, где в музеях есть отдельные часы для мужчин и отдельные часы для дам и где даже в «Макдоналдсе» для дам и семейных пар отведен отдельный зал, прогулка на высоте трехсот метров — редкая возможность оказаться в общественном месте вдвоем. В общей очереди к скоростному лифту будут стоять дамы, мужчины и дети, а там, наверху, в комфортабельном полумраке, все они будут продолжительно бродить над городом, стараясь не глядеть друг на друга. Все дамы будут в черных абайях, оставляющих только небольшую прорезь для накрашенных глаз. Но здесь, на высоте трехсот метров, дамы уже не глядят в пол, и если поймать взгляд этих глаз, то можно понять, что жизнь вокруг должна вот-вот обменяться.

Там, наверху, будет даже дежурить группа фотографов в безупречных костюмах. Фото на фоне ночного города стоит Пятнадцать риалов, и получить ее можно уже через несколько минут. Но фактически у всех есть фотоаппараты, и молодые пары будут просить меня сфотографировать их счастье. «Надо нажать вот здесь, мистер». Щелчок затвора, вспышка.

Филиппинца, стоящего в дальнем углу с кофе- машиной, я замечу не слету. За 10 риалов я куплю у него карамельный кофе и, сев на перила, буду осторожно смотреть за происходящим. Позднее кофе закончится — и я отправлюсь за новым. Внизу за 10 риалов можно приобрести неплохой обед, но здесь, наверху, не хочется мыслить о деньгах. «Вы христианин?» — в один момент спросит филиппинец, наливая мне кофе. Не дожидаясь ответа, он подвинет мне назад мои 10 риалов, и в этот момент где-то далеко сработает вспышка и на секунду осветит его лицо — бледное и печальное, как у Иисуса Христа, PBUH.

«Вы не мусульмане»,— говорю я, но старший офицер иммиграционной службы города Джидды не соображает меня. Положив руки на клавиатуру, он улыбается и глядит через меня. Там, за стеклянной стеной, Юсуф выкладывает перед людьми в форме свои документы — потрепанные авто права и пластиковую карточку забугорного рабочего. Юсуф растерян, и пятно пота плывет по его выгоревшей голубой футболке.

Несколько минут назад, когда, ожидая появления старшего офицера, я еще стоял в коридоре, двое в форме отозвали Юсуфа в сторону. «Они поймали меня, —успел сказать он. —Сейчас за меня возьмутся. V меня больше нет машины, понимаешь?»

Потрепанный «форд» Юсуфа припаркован у входа —там, где под пляжными зонтами сидят 10-ки людей с пишущими машинками. Периодически они выкрикивают перечень собственных услуг: составление писем и заполнение бланков. Сюда, в иммиграционную службу, приходят за продлением рабочих виз, и люди с пишущими машинками знают, какие слова наверняка тронут чиновников.

Я смотрю на часы. Самолет, на котором несколько часов назад я должен был улететь из Саудовской Аравии, уже начинает снижение, и где-то там, очень далеко, бортпроводница, которую я никогда не увижу, просит всех пассажиров пристегнуть ремни.

Необходимо что-то делать, но старший офицер иммиграционной службы города Джидда не говорит по- английски. Я даже не могу понять, что означает его улыбка. Я знаю одно: нелицензированный личный извоз карается в Саудовской Аравии штрафом и даже конфискацией машины, а Юсуфа винят непосредственно в этом. Но он не собирался брать с меня средств.

Утром я чуть не опоздал в аэропорт. Здесь, в Джидде, я провел денек. В большущем портовом городе было жарко и шумно, но здесь можно было узреть людей в шортах, а центр города был поделен меж эмигрантами на этнические кварталы: Маленькой Йемен, Маленькой Афганистан и Маленькие Филиппины.

До самолета оставалось совсем малость, но это был мой последний день в стране, и мне не хотелось спешить. В дешевом филиппинском ресторане все заказывали еду навынос, но я сел за стол. Позднее на окна опустились стальные ставни, и ко мне подошел обладатель. «Время молит-

вы, —сказал он. — Останетесь внутри или упаковать?» Надо было забрать еду в картонной коробке, но я мотнул головой.

5 раз в день на время молитвы в Саудовской Аравии закрываются все коммерческие предприятия. Это закон, за соблюдением которого глядит религиозная полиция мутавва — тысячи людей в белых одеждах.

Несколько раз я уже ел за закрытыми дверьми, следя за тем, как персонал переминается на

улице. Закон предписывает останавливать на время молитвы всю коммерческую активность, но он ничего не говорит о том, что делать с посетителями. И он не заставляет молиться работников.

Когда обладатель вновь поднял ставни, до самолета оставалось два с половиной часа. Но Джидда — большой город, и в душной пробке на Медина- роуд из этого времени я провел час. Больше всего на свете я вожделел сесть в самолет, выкрутить обдув на полную и попросить бортпроводницу принести чего-нибудь холодного. Но на пограничном контроле офицер отложил мой паспорт в сторону, а позднее к его стойке подошел начальник смены — и еще несколько человек в форме. «Ваша виза давно истекла, —сказал начальник смены. — Вы не можете пересечь границу». Я спорил и показывал надпись «10 дней», но он вернул мне посадочный талон,произнес: «Система не принимает»,— и ушел. «Что мне делать?» — спросил я, но никто из людей в форме этого не знал.

Позднее на листе бумаги кто-то написал адрес паспортного департамента, но в пыльном здании на окраине города, куда меня привезла машина, никто не знал, что со мной делать. Здесь обслуживали только людей Саудовской Аравии, и на мою просроченную визу все смотрели с удивлением. Я направился к выходу, но в этот момент пришел толстый человек в высоком звании. Он говорил на плохом английском, и его интересовало только одно: кто я и что я делал в Саудовской Аравии эти 10 дней. Меня спешно обыскали, а позднее начался допрос.

Наверное, надо было рассказать, как из жаркого, пыльного и душного Джизана у самой йеменской границы я фактически денек ехал до Джидды и как на окраине холодной высокогорной Абхи бабуин украл у меня курицу. Автобус тормознул у придорожного ресторана, чтобы пассажиры могли отдохнуть. Немногочисленные дамы остались в автобусе, а мужчины сели на пыльные ковры, расстеленные прямо на бетоне. Здесь подавали только одно блюдо — курицу с рисом на большом

листе оберточной бумаги. В сумерках бабуины ходили по камням на оборотной стороне дороги, а позднее некий из их неслышно подошел ко мне и, схватив курицу, удрал. Это был совсем молодой бабуин, узенький, как кошка, и без гривы. Опасаясь, что старшие бабуины отнимут у него курицу, он давился ею в нескольких метрах от меня, за камнями, и я видел, как отвратительно подрагивал его хвост.

Но вместо этого я рассказываю, как три дня назад в полупустом самолете я прилетел в пустой аэропорт Эль-Улы. Строительство аэропорта закончилось полгода назад, но два рейса в неделю еще не успели вдохнуть в него жизнь. Аэропорт Эль-Улы — это часть проекта по развитию туристической привлекательности региона, и стойка «Прокат машин» в аэропорту — тоже. Так было написано в листовке, которая лежала здесь же — рядом с макетом аэропорта, взлетной полосы и прилегающих гор.

«Мне нужна доступная машина с ручной коробкой», —сказал я парню за стойкой, и он улыбнулся. В прокат предлагалась только серебристая «хонда», и я оказался первым, кому она досталась. На спидометре было что-то около пятидесяти км, а салон был затянут хрустящим заводским полиэтиленом. «Совсем новая, да?» — произнес парень и отдал мне ключи.

От аэропорта Эль-Улы до центра города около20 километрови еще столько же — до Мадаин- Салиха. Но часы показывали 5 часов вечера, и, въехав в Эль-Улу, я свернул под указатель «Отель». Он называется «Отель Мадаин-Салих», и по-другому отель в местечке Эль-Уле называться просто не может. «Эль-Ула —это ворота в Мадаин- Салих» — вот что написано в хоть какой книге про Саудовскую Аравию. И еще: «Мадаин-Салих — это малая Петра».

Две тысячи лет назад вблизи современной Эль-Улы набатейцы высекли из оранжевых скал свой 2-ой город —Мадаин-Салих. Свою столицу, Петру, они выстроили чуть раньше, но оба города набатейцы покинули в одно время —став бедуинами, как считают одни, или просто растворившись в примыкающих народах, как считают другие.

Но в Саудовской Аравии нет туризма и нет туристических виз, поэтому убедиться в том, что Петра не уникальна, некому. Т]эи года назад Мадаин-Салих был объявлен глобальным наследием ЮНЕСКО, и с тех пор его посетили несколько 10-ов человек — археологи и те, кто работает в стране по договору. Все это написано в буклете, который я нашел в Департаменте древностей в Эр-Рияде, и когда администратор отеля дал мне такой же, я взял его только из вежливости. В отеле я был единственным постояльцем, и было видно, что администратор просто вожделел сделать мне приятное.

Следующим деньком я выехал в сторону Ма- даин-Салиха на рассвете. Мое разрешение на посещение — то, которое я получил в Департаменте древностей, — было просрочено на два дня, но стоявший на воротах боец не направил на даты внимания. «Проезжайте», —сказал он.

130 склепов и ритуальных сооружений разбросаны на площади, сопоставимой с небольшим городом, но я поставил машину у ворот. Судя по выгоревшему на солнце объявлению, их закрывают на закате, и все это время я бродил среди алтарей, скал и склепов, в каких стоял легкий запах тления, а с потолка свисали останки разоренных осиных гнезд.

Не помню, что из этого я успел рассказать, а чего нет. Но когда толстый чиновник паспортного департамента оборвал меня, я уже знал, что сейчас будет. «Мадаин-Салих — проклятое место,— произнес он. —Когда мы проезжаем мимо, мы плюем». За последние 10 дней я слышал что-то похожее уже несколько раз, а кто-то даже цитировал мне Коран: «И высекали они в горах дома в безопасности, и схватил их вопль на заре, и не высвободило их то, что они приобретали». Аллах покарал старенькый народ за страсть к величию и обогащению — это в Саудовской Аравии знают все.

На этом допрос закончился. Толстый чиновник тоже не знал, что со мной делать, и вздохнув предложил мне выпить чаю. Отказываться было невежливо, но я отказался и вышел на улицу.

В этот момент из проезжающей машины меня окликнул Юсуф — поначалу на арабском, а позднее и на английском. «Я могу вам чем-нибудь помочь?» — спросил он, но я не знал, как ответить на этот вопрос.

Юсуф — из Чада, но последние 20 лет он прожил в Джидце, зарабатывая чем придется: занимаясь нелегальными перевозками во время хаджа или помогая более удачным друзьям-землякам.

Пока мы говорили об этом, Юсуф вез меня в иммиграционную службу Джидцы — так посоветовал один из его друзей. От паспортного департамента это не больше 10 минут езды, но уже на месте выяснилось, что до того как просить о чем- то, я должен вернуться в паспортный департамент и взять справку, подтверждающую, что я был там и чл’О мне не смогли там помочь. «Я поймаю такси»,—сказал я, но Юсуф махнул рукой, и мы возвратились вспять.

Но паспортный департамент не выдает таких справок, и когда Юсуф снова сел за руль, чтобы везти меня в иммиграционный департамент, на его лице было выражение беспощадной вялости. Путаясь в коридорах, мы продолжительно находили старшего офицера иммиграционной службы, а позднее, уже у дверей его кабинета кто-то из дежуривших в коридоре полицейских попросил Юсуфа предъявить документы — карточку забугорного рабочего и лицензию таксиста. Но у Юсуфа нет такой лицензии, и на данный момент его подозревают в том, что он зарабатывает личным извозом.

 «Вы не мусульмане», — говорю я, но офицер продолжает улыбаться. Через стекло я вижу, как Юсуфа уводят куда-то, а позднее с моим паспортом в руке в кабинет заходит суровый человек в высоком чине. Его английский безупречен, и он искренне не может понять, что я делаю в этом здании. Такие случаи, объясняет он, решаются иммиграционной службой аэропорта, и на листе бумаги он пишет имя человека, к которому я должен обратиться. Этот человек — вершина бюрократической цепочки, и в его компетенции под особым паролем входить в систему регистрации прибывающих и поменять в ней любые данные. Здание, где его можно найти, находится в стороне от терминалов, и, как мне объясняют, не все таксисты знают о его существовании. Но я не желаю брать такси.

Следующие 10 минут я буду добиваться освобождения Юсуфа, но это будет не так просто, потому что никто из офицеров, принявших решение о его задержании, не вожделеет терять лицо. Но я буду настаивать, и позднее его все же вызовут в кабинет, заставив подписать бумагу, в какой Юсуф обязуется никогда больше не показываться в здании иммиграционной службы. Юсуф утомилось улыбнется, поставит подпись, а позднее мы сядем в его машину и поедем в сторону аэропорта.

Мы пробудем там не больше 10 минут, потому что непосредственно столько требуется на то, чтобы под особенным паролем человек, имя которого написано на листе бумаги, зашел в компьютерную систему и вместо 3-х дней впечатал пятнадцать.

Он кивнет, показывая, что все в порядке, и я положу паспорт в карман. В этот момент я буду непереносить это бюрократическое, средневековое, залитое нефтью правительство. Я буду непереносить эту жару, пустыню, острые камни, песни муэдзинов, мужчин в белом, дам в черном и то, что во всей стране нет ни одной собаки. Тихая злость будет закипать во мне, но я знаю, что вот-вот она пройдет, и завтра, когда в моем паспорте появится выездной штамп и я сяду в прохладный кондиционируемый самолет, я захочу вспять в эту жару…